В час, когда взойдет луна - Страница 110

110

— А ты не бойся. Я крепкая.

Она и в самом деле была крепкой, как недозрелая слива. Есть такая порода слив — с золотисто-коричневой кожей, с янтарной мякотью… А он и в самом деле был щурёнком пять лет назад — стремительно вырастающий из всего худой подросток путался под её взглядом в своих неожиданно выросших конечностях и ещё больше — в своих чувствах. Она была недосягаема. У неё был Густав, такой высокий и синеглазый, что о соперничестве не могло быть и речи. Эней мог объясниться с ней только на звонком языке деревянных клинков. А как на этом языке скажешь: «Я люблю тебя»? Особенно если на других занятиях — куда ходили всего трое, он, Густав и Малгожата, его ставили «чучелом» для неё, а её — для него. Ей было двадцать, и она уже числила за собой шестерых. Он в свои пятнадцать — только двух. Конечно, это были дела не только их — группы. Но больше всех рисковала приманка…

И, что самое удивительное — сейчас он был способен объясниться ничуть не больше, чем тогда.

Я пойду за тобой. Я буду искать тебя всюду до самой до смерти…

— Камаэ-тэ, — скомандовал он, и оба приняли стойку. Море тянулось к их босым ногам, и ветер трепал тёмно-зелёную юбку Мэй, как знамя Пророка.

Нам сказали, что мы одни на этой земле. Мы поверили бы им, но мы услышали выстрел в той башне. И я хотел бы, чтобы тело твоё пело ещё — но озёра в глазах замерзают так быстро… Мне страшно…

Сначала это было скорее воспоминание, чем состязание. Они обменялись несколькими связками, знакомыми обоим. Потом Мэй перешла в более решительное наступление. Эней попытался подловить её встречным ударом во время отхода, но она смогла ускользнуть и отразить выпад. Неумолимая инерция боя разнесла их, дав каждому секунду передышки — а потом они снова кинулись друг к другу, как два намагниченных шарика на веревочках — и снова друг от друга оттолкнулись, обменявшись ударами на сей раз в полную силу. И атака Мэй, и собственная контратака тут же отозвались у Энея в груди ноющей болью. Он знал, что очень скоро эта боль расползется по плечу и от нее занемеет рука, но это лишь усиливало азарт и подхлестывало изобретательность. Он первым сумел нанести Мэй удар — в сложный, почти безнадежный момент перехватил меч одной левой и в глубоком выпаде «смазал» её по ребрам, пропуская над собой её боккен.

— Дьявол! — она тряхнула косами, переводя дыхание. — А ведь ты мог и упустить меч.

— Мог, — согласился он. — Но ведь не упустил.

— Пошли дальше, — она ударила снизу, не принимая стойки, как учил их Каспер на тех занятиях, куда прочие ученики не допускались. Где дело решалось одним взмахом клинка. То было уже не спортивное кэндо, а рубка, максимально приближенная к реальной драке. Тэнку Сэйсин Рю предполагал мощные удары, которые ни в коем случае не следовало пропускать, потому что в настоящем бою каждый такой удар несёт смерть. И они быстро привыкали отражать их или уходить — получить боккеном со всей силы не улыбалось. То, что они делали сейчас, продолжало оставаться игрой — но уже серьёзной, как партия в покер на настоящие деньги. Зачёт шёл не по очкам, ценой поражения была боль.

Вот только боли он ей причинять не хотел — и почти с облегчением свалился на песок, пропустив удар как раз в раненую сторону груди.

— Ох, прости меня, — Мэй села рядом с ним и положила боккен на песок.

— Ничего, — прошипел он, садясь и растирая ушибленное место. — Всё правильно. Нашла слабое место в обороне и пробила.

— Я знала, что у тебя ещё не до конца зажила рана. И все равно ударила. Извини.

— Говорю тебе: всё в порядке. В настоящей драке ведь никто не будет беречь мне этот бок.

— Покажи, где тебе сделали сквозняк.

Эней потащил футболку через голову и зажмурился, когда Мэй дотронулась до шрама под правой рукой.

— Кур-рка водна, — с чувством сказала девушка. — Как же ты дрался?

— Я же сказал: ничего страшного, всё зажило давно. Это так, фантомная боль.

— Мне один раз засадили в грудь дробью. Думала, сдохну. Смотри, — Мэй потянула вниз вырез топа. — Вот, вот и вот…

Эней сочувственно кивнул, рассматривая маленькие шрамики на тёмной, сливовой коже там, где дробь попала между пластинами брони. Несколько дробинок, которые потом вытянули — ерунда, самое страшное Мэй пережила в момент удара, который пришелся… он прикинул разброс попавших дробинок и сделал вывод: почти в упор.

— Грудина не треснула?

— Треснула, а как же.

— Кто это сделал?

— Помнишь, был такой пан Вежбняк, из СБ в Кракове? Вот теперь его уже нет. А это его охранник мне на память оставил.

За Вежбняком подполье гонялось давно, и, услышь Андрей эту новость от другого человека и в другом оформлении, он бы порадовался за группу Каспера, а вот сейчас он мог думать только о том, что топ скрывал, почти не скрывая. Грудь у Мэй была маленькая, еле выступала, но ткань обтягивала её тесно, обрисовывая всё-всё.

Свяжи все мои нити узелком — время поездов ушло по рельсам пешком, время кораблей легло на дно — и только волны, только волны над нами…

Только ветер и тростник — всё, что я хотел узнать, я вызнал из книг. Всё, что я хотел сказать — не передать словами! Не высказать мне…

— А это — Варшава? — Мэй провела пальцами вдоль четырех параллельных шрамов на левом боку Энея. Точно такие же, почти симметричные, были на правом. Казалось — за пальцами Мэй остается теплый след…

— Варшава, — подтвердил Эней.

— Ты уже тогда больше не вернулся в Щецин, — вздохнула Малгожата. — А все только и говорили, какой ты герой.

110