В час, когда взойдет луна - Страница 213

213

Десперадо беззвучно засмеялся — он уже привык разыгрывать парочку.

— А вот ты такого себе позволить не можешь, — поддел Игорь Энея. — Ты всегда был слишком зависим от чужих мнений.

— Копал я чужие мнения, — Эней притянул к себе за талию Мэй, одетую мальчиком и подстриженную.

Когда Мэй обрезала косы, Цумэ пригрозил ей Страсбургским трибуналом за акт вандализма в отношении произведений искусства — благо, до Страсбурга сравнительно недалеко. Эней же просто сберег одну из косичек и теперь носил на шее, скрепив резинкой.

Хотя парень из Мэй получался только тогда, когда на ней была просторная футболка, скрывающая резкий, безошибочно девичий перепад между талией и бедрами.

Андрей вдруг почувствовал очень остро, как истосковался по ней, по возможности побыть наедине, по разговору лицом к лицу, без маскировок и страха слежки, по…

Конечно, поцелуем двух юношей нельзя удивить никого. Но почему-то, как всегда в присутствии Игоря, возникло ощущение, что они позволили себе слишком много. Потому, наверное, что электричество этого рода не выключишь поворотом рубильника.

* * *

На подходе к Мальмё Антона вдруг укачало. Вообще, «травить» Енот перестал еще у Стаха — оказалось, что он годится в моряки. Потом один раз было нехорошо, когда угодили в мертвую зыбь на стыке двух течений, но тогда тошнило всех, даже Игоря. А тут… Антон даже подумал было, что дело в экране, но когда закрыл компьютер, лучше не стало. И он пополз наверх, надеясь, что свежий воздух поможет.

Костя стоял на штурвале с видом заправского морского волка: борода, тельняшка, трубки в зубах только не хватает.

— Бледненький ты, — сказал он, увидев Антона. — Поплохело?

— Ну… вроде того, — Антон улыбнулся. — Странно. Вроде бы уже привык.

— Имбиря в холодильнике возьми, помогает.

— А что, есть?

— Угу. Кэп в Копенгагене купил, вместе с васабой.

Антон хрюкнул. Костина привычка склонять несклоняемые японские слова его неизменно веселила.

Он последовал мудрому совету: спустился в кухню, взял в холодильнике корешок имбиря, отрезал тоненький ломтик и положил на язык. Рот тут же наполнился едкой прохладой, а тошнота и вправду отступила.

Он вернулся на палубу и перебрался на нос, где, сложив по-турецки ноги, сидел Десперадо и слушал турецкую же музыку. Заметил Антона, похлопал рукой рядом: садись.

Антон сел. Здесь качало сильней, чем в каюте, «Стрела» шла против ветра, брызги обдавали обоих, и Десперадо был уже весь мокрый спереди, но счастливо улыбался. Антон улыбнулся тоже. Теперь его качало, но не укачивало, и дело было не столько в имбирной чешуйке за щекой, сколько в открытом пространстве впереди и по сторонам. Там, в каюте, болтанка, здесь — полет.

Они уже полмесяца кувыркались в этих водах. Эней сказал, что после Гамбурга судну нужно алиби — во время убийств в Гесере и Копенгагене морская система слежения должна регистрировать яхту где угодно, кроме Гесера и Копенгагена. Поэтому, высадив Энея, Десперадо и Цумэ в Норбю, они под командой Мэй прошли Лим-фьордом и подобрали ассасинов уже неподалеку от Хуннестеда, на диком берегу. После этого «Стрела» на день зависла в Хельсингёре, где вся компания старательно лазала по «замку Гамлета», попадаясь на глаза как можно большему количеству народа, а потом перебралась в Хельсингборг.

И в принципе Антону это нравилось. Семья его была не из бедных, отец тоже жил в Швейцарии, можно сказать, рядом, старался на каникулах компенсировать сыну многомесячную разлуку и отправлялся с ним в совместное путешествие-приключение… пока не нашел себе эту… Но ни одно из тех путешествий не сравнилось бы с плаванием на «Стреле», если бы только не…

Если бы только не приходилось убивать…

До Гамбурга он боялся, что может стать таким, как Хеллбой. Ему не приходило в голову, что есть варианты хуже. Потому что такие, как этот Билл, тоже откуда-то берутся.

И горше всего было думать, что берутся они, может быть, из таких как Десперадо. Или Мэй. Или даже Эней. Но вот — Костя и Цумэ были от этого непонятным образом застрахованы.

* * *

…А застрахованный объект резался в «однорукого бандита» и пил шестую порцию «бостонского чая» в баре (одном из тридцати) морского пассажирского терминала. Во-первых, потому что любил «бостонский чай», а во-вторых, потому что г-н Орвилл Робертсон, посадив семью на убывающую к норвежским фьордам «Принцессу Маргарет», из терминала не ушел, а пристроился с планшеткой в кафе.

Игорь спустился туда же и сел за игральный автомат. Каблуки слегка мешали. Мокасины были в сумке.

Со своего места Игорь мог видеть Билла в зеркале над баром, тот разбирался с какими-то, видимо, служебными схемами и чертежами… Некоторое время спустя на объект налетел, споткнувшись, невысокий мосластый мужик с «хвостиком» на затылке и начинающим лысеть надлобьем. Эта прическа в сочетании со скуластым лицом делала его похожим на самурая.

Неизменное «унскууль» — и «самурай», чтобы загладить вину, ставит Биллу пиво.

Та-ак, — Игорь положил сумочку на стул, чтобы автомат не занимали, и нырнул в «дамскую комнату».

«Нашел мистера Ливингстона», — набрал он на комме и заслал Антону. Потом вернулся в зал.

…Чертежи свернуты. Планшетка закрыта. Пиво выпито. Автомат после долгих стараний изрыгнул двадцать две монетки из проглоченных двадцати пяти. Антон молчал.

Игорь вздохнул, еще раз зашел в фойе туалетной, поправил прическу и набрал уже Энея.

Эней молчал.

— Нет, ну я сам люблю плодится и размножаться. Но не до такой же степени… — проворчал Цумэ. Нда. Кажется, придется проявлять инициативу…

213