В час, когда взойдет луна - Страница 91

— Что делаем? — спросил Фихте.

— Остаемся. Вернее, остаемся мы с тобой.

…Пустота. После удачной акции — всегда пустота.

— Так значит, это был не ты? — спросил Фихте.

— Нет. Не я. Хотел бы я знать, что там вышло и почему. Ложа прослушивалась, конечно, но…

Фихте кивнул. Шеффер потребовал открыть «шампанское» в его присутствии и сам указал на бутылку? Кто-то споткнулся и обронил корзину? Сканер выдал сигнал тревоги и подрывники решили пожертвовать собой? Юпитер знает… Во всяком случае, те, кто шел на мотодром, ожидая крови, получили ожидаемое в полном объеме, да ещё с верхом.

Из кафе перебрались в бар — Фихте захотелось выпить. Он не был террористом до этого момента. Занимался только техническим обеспечением боевых групп — транспорт, перекраска, перебивка номеров. И вот теперь, можно сказать, на старости лет — в пятьдесят два — сделался участником собственно теракта. С подачи Корвина, знавшего, что Фихте — бывший мотогонщик и тренер. Предложение Корвина Фихте принял сразу, он же привлек по технической части двух парней, Зеппи Унала и Ференца Кольбе. Оба не имели отношения к подполью, обоих в игру включили «втемную» — нужно было подготовить и вывести на трек аутсайдера, Энея. Поначалу никто не рассчитывал, что дело пойдет так хорошо и Энея возьмут аж в команду «Судзуки». Нужно было просто получить свободный доступ на мотодром, единственное место, где Литтенхайм бывал регулярно и где кольцо охраны было наиболее тонким. Конечно, аутсайдеры чаще всего были сами себе и техниками, но нередко бывало и так, что команда конструкторов-любителей нанимала аутсайдера. Прикрытием взяли именно этот случай, тем более что Фихте действительно был любителем. Не в смысле непрофессионализма, а от слова «любить».

Но, откатавшись три месяца и обойдя по очкам лидера команды БМВ, аутсайдер Савин привлек внимание фон Литтенхайма лично. План пересмотрели. Конечно, оставался риск, что Энея вскроют при проверке службой безопасности — но Ростбиф заложился на то, что недавно в московской цитадели случился небольшой переворот-переворот, в ходе которого господин Рождественский отдал Гадесу душу, а советником при президенте Европейской России стал Аркадий Петрович Волков. Соответственно, количество сторонников русско-немецкой дружбы в СБ после этого сократилось до числа тех, кто пил «за нашу победу». Проверить российскую личность Савина через российскую СБ таким образом было затруднительно, с немецкой стороны работали только легалы, а документами группу обеспечили на высшем уровне.

Эней проверку выдержал. Прошел и второй круг проверки — уже профессиональной, экспертной. Тут сыграла свою роль репутация Фихте. Совершенно естественно, что теперь Фихте нервничал.

— Ведь нас… будут проверять, — сказал он.

— Да. Конечно. И полная открытость должна сыграть свою роль. Вы честные люди. Вам нечего бояться. Андрей лежит в госпитале, открыто, под своими документами. Ты продолжаешь жить как жил. Унал и Кольбе вообще ни при чем.

— Дебора. Её взяли по моей протекции.

— Раз на то пошло, то по просьбе Энея. Но по его просьбе взяли и Зеппи с Ференцем — а они чисты. Все знают, что Савин — добрая душа, что он многим помогал. И, кстати, как доказать её виновность? Девушка оказалась не в то время, не в том месте. Хоть одна живая душа видела её вместе с Клаусом?

— А если меня допросят под наркотиком?

— Но мы же отрабатывали это. Спокойно. Без суеты. Чем меньше суеты на предварительном слушании — тем меньше вероятность допроса под наркотиком.

Фихте кивнул. Он показал высокую способность к сопротивлению и вообще… Мотогонщиков со слабыми нервами не бывает. Даже бывших мотогонщиков.

Из бара Фихте поехал в больницу к Энею. В прихожей было не протолкнуться, хотя всех поклонниц Энея и Штанце медперсонал выпер на улицу. Но к Энею пришли ещё и ребята из «Судзуки», в том числе и Кольбе с Уналом, парни из «СААБ», двое техников других команд. Никого из них не пустили. Фихте, как тренеру, отказать было нельзя и он выторговал всем коллективное посещение длиной в минуту.

Андрей находился в сознании, хотя, кажется, слегка «плавал» от обезболивающих. Из-под повязок видны были только глаза, но блестели они крайне раздраженно. Оказывается, от него пятнадцать минут назад ушла полиция, которой, кажется, не удалось объяснить, что нет, этот идиот Штанце не пытался скинуть его с трека, а хотел напугать и обогнать, но треклятую дорожку крайне не вовремя тряхнуло. Он, кажется, слишком… устал, и был… неубедителен. Так что всем, конечно, огромное спасибо, но через пять минут тут будет злой как черт врач с вооот таким бурдюком снотворного. Ребята все поняли, добавили к охапке букетов и горке конфетных коробок под стеной свои приношения и удалились. Через пару минут вышел и Фихте.

Из предварительной медицинской сводки Фихте знал, что жизнь Андрея полностью вне опасности и всё, что ему требуется — это отлежаться. Будучи в прошлом экстремальным мотогонщиком, он знал также, что парень очень, очень легко отделался. В палате напротив лежал Штанце, в фиксаторах по самые уши: одиннадцать переломов на одних только ногах! Сам Фихте в дни бурной молодости дважды разбивал голову, а лицо… он потрогал шрам, пересекающий лоб, переносицу и щеку — как его медики ни шлифовали, а «канавка» прощупывалась до сих пор. И тем не менее, увидев лицо Энея, сплошную маску из бинтов, услышав его шелестящую речь — губы порваны, челюсть повреждена, так что медики поставили ему ларингофон, как только оказали первую помощь — Фихте ушел из палаты с тяжелым сердцем.