В час, когда взойдет луна - Страница 33

Он сделал маленький глоток. Паленка была сливовая и относительно некрепкая — в Венгрии она попадается и градусов на 60, тогда возникает ощущение, что проглотил маленького, но очень горячего ежа — и нужно срочно топить его в кофе. Поставил рюмку на стол, огляделся в поисках кельнера — погребок был почти пуст и совершенно «чист». Вот в чем дело. Вот он, источник беспокойства. Его не вели. Он не чувствовал наблюдения с самой Театерштрассе. Ну, допустим, у него выходной, на самом деле выходной, а не по легенде, но аахенской-то СБ знать об этом неоткуда… Обычно они его хоть в один слой да обкладывают, просто так, на всякий случай, а тут ничего. То есть их вообще не интересует, что он будет сегодня делать. Ушел из Цитадели, и ладно.

Ну, раз подвальчик чист… Суслик вынул комм и набрал номер. Коммутатор молчал. Запасной молчал тоже. Резервный московский номер сеть объявила несуществующим. Сто из ста. После нью-йоркского инцидента семь лет назад (Суслик мечтательно улыбнулся) никому бы не пришло в голову отключать связь во всей Цитадели. Слишком уж быстро тогда этим шансом воспользовалось подполье. Теперь личные коммы и узлы связи изымали точечно. По подключениям. Его собственный номер был лондонским. Он последовательно вызвонил пятерых, тех, про кого точно знал, что они сегодня в ночную смену. Отозвались двое. Тоже в городе. И то хлеб. Он расплатился, вышел и двинулся к вокзалу. Специально сделал крюк, чтобы пройти через Урсулиненштрассе — там липы нависают прямо над улицей и вместо булыжника лежат плоские плиты как синяя драконья чешуя. Хорошо даже зимой. Книжку Джордж Элиот он оставил в баре на столе — вдруг кто-то ещё любит хорошую английскую прозу? Кельнер ничего ему не сказал.

Суслик вышел на привокзальную площадь и опять достал комм. Сумасшедшие металлические лошади, непонятным образом укорененные прямо в брусчатке, рвались куда-то на юг. Ветер волок туда-сюда обрывок плаката с афишной тумбы. Сколько бы Суслик не приезжал в Аахен, плакаты на привокзальной тумбе вечно были надорваны. Традиция. Он набрал комбинацию. Это был запасной номер начальника смены. Только последние полторы недели этот аппарат считал, что располагается на железнодорожном терминале в Тукамкари, штат Техас. Впрочем, где бы он ни находился, отвечать он отказывался категорически. Выслушав вторую серию длинных гудков, Суслик покачал головой.

— Кажется, этот поезд не идет до Тукамкари.

В комме щелкнуло.

— Добрый день. Приемная советника Волкова, — сказал полузнакомый мужской голос.

Это видимо новый референт…

— Добрый день, — Суслик свел брови, вспоминая, — это Андрей Кессель. У вас уже были гости?

— Да.

Да, были. В ассортименте.

Габриэляна разбудили по ошибке. Вообще-то, дневным референтом действительно был он, но вчера и позавчера он подменял старшего референта, ночного, проболтался на ногах 52 часа, лег в 11 утра, а потому в четверть первого ещё спал как сурок в феврале. Альпийского сурка, как известно, совершенно невозможно разбудить — хоть из гаубицы над ним стреляй, хоть цыганский хор ему заказывай. Но вот если сурку положить под бок кусочек сухого льда, то животное мгновенно проснется и проявит исключительную активность. Потому что лед под боком означает, что в горах, а вернее, непосредственно в нору, сошла лавина. Не спи, сурок, замерзнешь. Так что Габриэлян, который готов был поклясться, что раньше пяти его не поднимешь башенным краном, очнулся уже в вертикальном положении и обнаружил, что пытается одновременно надеть рубашку и прицепить к уху нервно попискивающую «ракушку» внутренней связи. Брюки и ботинки были уже на нем — видимо для этого ему не требовалось приходить в сознание. Он закрепил «ракушку», оделся, нырнул в ванную — все равно нужно было послушать, что происходит — что-то сделал с зубной щеткой, сунул голову под кран — ракушка-то водонепроницаемая, а вот проснуться совершенно необходимо… Вода, впрочем, не помогла. Голова оставалась мутной, а обстановка — муторной.

Из истерики в «ракушке» следовало, что за несколько минут до тревоги в тамбур российской секции цитадели вошли шестеро. Четверо старших и двое людей. С алмазной пайцзой Совета. «Все, что сделал предъявитель сего…» Им сказали, что господин советник при правительстве Европейской России изволят отдыхать. Аркадий Петрович, естественно, не спал, но это был тот редкий случай, когда его вмешательство только ухудшило бы дело. Старший, посмевший отказать представителям Совета, автоматически оказывался вне закона, кем бы он ни был. Даже если впоследствии выяснялось, что оные посланцы превысили свои полномочия или вовсе таковых не имели — как оно похоже и было. Но это старший. А вот его дневная охрана сопротивление оказать не только могла, но даже должна была. Потому что пайцза пайцзой, а ордера на арест от человеческого правительства Союза визитеры не принесли. Но начать действовать самостоятельно никто не решался, а приказов никто не отдавал…

В тамбуре заместитель начальника дневной смены пытался тянуть время. В аппаратной техники лихорадочно старались пробиться хоть куда-нибудь. Начальник смены пребывал в нетях, а Аркадий Петрович, официально находящийся в дневной коме, в которую он вообще-то не впадал уже три столетия, естественно, молчал.

Если бы дело было Москве, а не в Аахене… Но что тут мечтать. По закону советники могут брать с собой в столицу только пять человек охраны. Остальное должен обеспечивать персонал анклава. А персонал анклава … боги, благословите детей, зверей и службы мирного времени.